Возле нас три громадные колонны главного храма Афин — Парфенона. Удивительна история прибытия этих колонн в музей. Присмотритесь к «пушкинскому» Парфенону: уровень пола под ним значительно ниже, чем в остальном пространстве зала, храм словно вырастает из земли. Уже в начале XX века основатель музея, Иван Владимирович Цветаев, который в момент переезда Шлимана в Афины еще только учится в университете, заказал слепки этих колонн. Они были выполнены блестяще, полностью повторяя масштабы греческого храма. Однако когда в 1912 году их привезли в Москву, чтобы установить в только что построенном музее, случилось неожиданное: выяснилось, что колонны слишком высоки и просто не помещаются в зал. Цветаев, посвятивший жизнь созданию музея изящных искусств, принял смелое решение, приказав понизить уровень пола. Громадным, как будто раскопанным прямо в музее археологическим памятником, стоит этот слепок Парфенона и сегодня, напоминая зрителю о знаменитых находках XIX–XX веков, к числу которых, конечно, относятся и открытия Генриха Шлимана. Вокруг нас — скульптуры в человеческий рост, храм Эрехтейон с девушками-кариатидами, ко всему этому знаменитый немецкий археолог был неравнодушен.

Нет, он не занимался их изучением, но он, конечно, человек той эпохи, когда этот процесс активно развивался. То, что мы сейчас видим в слепках, Шлиман, должно быть, видел в оригинале в Британском музее, а вовсе не в Греции. Почему? Большая часть этих афинских скульптур была вывезена из Греции в Британию английским графом Томасом Брюсом Элгином в начале XIX века еще до рождения Шлимана, когда афинский акрополь оставался турецкой крепостью, а храм Эрехтейон превратился в пороховой склад. Лорд Элгин, будучи британским послом в Османской империи (в состав которой входила территория современной Греции) принял решение спасать хотя бы часть древних памятников, увозя их из Афин. Среди британской аристократии разразился скандал: некоторые обвиняли Элгина в корысти, другие считали его методы варварскими (граф фактически украл одну из кариатид Эрехтейона, подменив ее столбиком). Лорд Байрон в «Паломничестве Чайльд Гарольда» писал:

— то есть буквально называл Элгина вором. Не говоря уже о том, что часть британских ценителей искусств была в полной уверенности, что привезенные с афинского акрополя скульптуры в лучшем случае — римские копии, если не просто подделки.

С похожими обвинениями придется столкнуться и Генриху Шлиману в 1870-80-е годы: в научном сообществе станет популярным мнение, что археолог-любитель заказал сокровища «Клада Приама» у турецких ремесленников, выдав их за древние драгоценности. Берлинский сатирический журнал высмеивал его буквальное понимание текста Гомера в шуточных сообщениях о том, что Шлиман якобы обнаружил в Трое «дышло с прилагаемым к нему хлыстом, явно от повозки, на которой Афина имела обыкновение проезжать в лагерь греков». Конечно, можно по-разному оценивать деятельность и графа Элгина, который, возможно, слишком рьяно спасал памятники из их естественной среды обитания, и Генриха Шлимана, который предпочитал не задерживаться на, по его мнению, малозначимых находках, стремясь обнаружить нечто сенсационное и доказывающее реальность событий Илиады. Но вряд ли сегодня можно игнорировать значение этих личностей для истории и археологии: Элгин, увезя часть греческих памятников в Великобританию, спас их от потенциальной гибели в годы войны; Шлиман, повредив в процессе раскопок несколько культурных слоев (в том числе и ту легендарную Трою, которую так стремился найти), открыл произведения искусства неизвестной ранее цивилизации. Немецкий профессор Эрнст Курциус, один из самых ярых оппонентов Шлимана, впоследствии так отозвался о результатах его деятельности: «Много тайн нужно еще раскрыть. Сама Троя и ныне являет собой арену серьезных разногласий. Но дорога проложена, занавес открыт, сброшено покрывало, закрывавшее основание гомеровского мира. Мы благодарны за это Генриху Шлиману».

Отзывы современников о Шлимане прекрасны сами по себе, вы можете почитать или послушать их отдельно на нашем сайте или зале 3 Главного здания музея, где закончится наш маршрут, а пока продолжим прогулку.

Зайдя в маленький зал внизу Греческого дворика, найдите картину «На рынке» фламандского художника Иохима Бейкелара, где изображены торгующие крестьяне. Полотно написано в 1564 году, то есть ровно за 300 лет до отплытия Генриха Шлимана в кругосветное путешествие (1864 год), которое сподвигнет его к более глубокому изучению мировой культуры. О путешествии мы скоро вспомним, а пока добавим деталей образу.

Шлиман, как и герои картины, занимался торговлей. Пока мы будем говорить, найдите в зале портрет серьезного купца и остановитесь перед ним. Конечно, это не Шлиман, но наша прогулка проходит в мире образов и ассоциаций, тем более, что герой, как и Шлиман, родом из Германии. Генрих начал поиски заработка еще в юности: он был подсобным рабочим, счетоводом и переводчиком. Объездив и исходив множество городов, испытав себя в сотнях авантюр, разбогател Шлиман только в России. Шлиман приехал в Петербург во времена правления Николая I как представитель фирмы по поставке красителей. Благодаря успешной торговле красителями и оловом он сумел получить российское подданство, стать одним из богатейших граждан Российской Империи, особенно разбогатев после начала Крымской войны; сделаться купцом первой гильдии и жениться на дочери почетного гражданина Петербурга Екатерине Петровне Лыжиной, с которой у них было трое общих детей, но не было достаточного для счастливого брака количества общих интересов.

Писала она через три года после свадьбы.Этот брак не оказался счастливым. Отношения с первой супругой — отдельная история, постарайтесь не делать поспешных выводов и почитайте их переписку, которой хватило бы на отдельный роман. Отрывки из писем мы собрали на сайте проекта. По разным причинам Шлиман решил уехать из России: то ли деловые проблемы (с угрозой суда), то ли желание путешествовать — в любом случае, Екатерина Петровна не согласилась, несмотря на уговоры, отправиться вместе с ним, а идея мужа оставить бизнес, чтобы заняться историей, и вовсе не казалась ей разумной. Шлиман совершил путешествие от Москвы до Одессы. Все это время он вел заметки на русском языке. Как это ни удивительно, но дневники он часто вел на языке той страны, в которой находился. Он мог изъясняться на 14 языках. Каждый из которых буквально осваивал, выучивая наизусть большие куски хороших литературных текстов. По многочисленным отчетам о ценах на продукты и услуги в дневнике можно догадаться о дотошности Шлимана, которая часто присуща торговцам. Вот цитата о пребывании в Самарской губернии: «У нас теперь прекрасная квартира с балконом, за которую плачу 30 р в месяц; 15 р за лошадей; 17 р за кушанья; 25 р за кумыс; 7 р за чай; 3 р за стирку; 30 р за электричество и 8 р за все с человека».

Надеюсь, вы нашли мужской портрет кисти Адриана Томаса Кея. Обратите внимание, с картины на вас смотрит не Шлиман! Но по странному численному совпадению, ровно через 300 лет после написания этого портрета он откроет знаменитый «клад Приама». Пока мы будем продолжать рассказ, приглядитесь к портрету, и вы найдете, о какой дате идет речь, в том же месте, где художник спрятал собственные инициалы.

Как и любой путешественник, Шлиман использовал профессиональную технику: например, прибор для измерения высоты солнца, изображенный на столике. Так что портрет Шлимана можно представить себе очень похожим, с многочисленными приборами для путешествий, бумагами на подпись и, конечно, путевыми заметками, верить которым нам иногда сложно, но разбирать всегда интересно. Тем более, что часто они оказываются очень точным источником самой неожиданной информации. Как любимец Шлимана слепой Гомер описывает реальную природу с точностью географа, так и Шлиман часто в дневниках упоминает изменения направлений, силы порывов ветра и записывает координаты плавания. «Четверг 6 июля. Сегодня сильный северо-восточный ветер. Мы были в 12 часов в широте 34.4, восточной длине 142.40». Как, поверив Гомеру, Шлиман двигался маршрутом героев троянской войны, так кто-то мог бы рискнуть восстановить его бесконечные перемещения. Вообразите: только за два года, с 1864 по 1866, он успел побывать в Тунисе, Индии, Сингапуре, Китае, Японии, Мексике... И это не считая промежуточных остановок и возвращений в Европу для лечения!

Однако задолго до раскопок Трои Шлиман уже размышлял «древнегреческими категориями». Во время поездки по России в 1866 году, посещая Таганрог, Шлиман сделал такую запись в своем дневнике: «Я ходил потом осмотреть город и любовался великолепными домами греков; т. н. дом Алфераки просто дворец». Идея собственного греческого дворца воплотилась для Шлимана в Афинах. В Греческом дворике нас окружают слепки с древнегреческих памятников. Похожими копиями античных скульптур был украшен и его афинский дом. Одна из городских легенд, не то напечатанная в афинской газете, не то рассказанная внуком Шлимана почти сто лет спустя, гласит, что через день после торжественного бала по случаю окончания строительства дворца городское правительство потребовало «одеть» все скульптуры, украшавшие портик. Генрих и София нарядили их в чудовищные плащи-хламиды. Вокруг собрались толпы зевак, а Шлиман распустил слух, что все это идея чиновников. Скульптуры разрешили раздеть назад, а мы получили еще одну деталь к портрету. Взгляните на внушительную лестницу, по которой мы отправимся дальше. Все тот же выпускник Гарварда пересказывал, что, заказывая дом архитектору, Шлиман говорил, что рос в маленьком доме, а теперь хочет по-настоящему большой. Который может быть построен в любом стиле, главное, чтобы у него была большая мраморная лестница и терраса наверху. Рассматривая снизу портик Гефестейона, попробуем почувствовать себя Шлиманом в Афинах, который разглядывает свой новый дом, который соединял греческую классику с повседневной жизнью времен художников-импрессионистов. Как думаете, что в нашей повседневности впечатлило бы Шлимана, ценителя греческой античности?

Во время поисков второй супруги он руководствовался тем, что она должна знать Илиаду наизусть на древнегреческом. Скромными его пожелания не назовешь:

(но кажется, любовь к Гомеру была важна не меньше, чем скромность) И он все-таки нашел такую девушку — Софию Энгастромену. Ей было 17, ему 47. Она любила Грецию и совершенно не хотела жить в модном Париже, где в это время как раз работали Моне и Мане, начинались выставки импрессионистов. Они вернулись в Афины, затеяли строительство дворца. Их дворецкого звали Беллерофонт, остальные слуги имели не менее экзотические гомеровские прозвища, но главное — даже дети получили имена участников Троянской войны. Дочь Андромаху назвали в честь жены Гектора, предводителя троянцев, а сын — Агамемнон Шлиман — получил имя царя Микен, города греков. Остается только представлять, какие детские ссоры могли происходить между тезками легендарных врагов в том самом доме с большой мраморной лестницей, похожем на итальянский дворец с копиями греческих скульптур наверху. Генрих и София поженились за 3 года до того, как Шлиман найдет клад Приама, а их дом сделается достопримечательностью уже после того как они станут семьей, которая нашла клад. С одной стороны, Шлиман активно распространял легенду, что София сыграла важную роль в раскопках Троянского клада, писал об этом в дневниках. Рассказывал, что после того как в мае 1873 года был найден клад, София унесла ювелирные украшения, прикрывая их своей шалью, чтобы никто из нанятых рабочих так быстро не узнал о ценной во всех смыслах находке. Еще при жизни Шлимана эти невероятные рассказы стали предметом насмешек. Помните заметку из сатирического журнала? Там же была опубликована выдуманная «частная депеша»

С другой стороны, сам Шлиман в одном из писем говорил: «По причине смерти отца миссис Шлиман покинула меня в начале мая. Сокровище было найдено в конце мая, но поскольку я пытаюсь сделать из неё археолога, то написал в своей книге, что она там была и помогала мне в извлечении сокровища. Я поступил так лишь затем, чтобы вдохновить её, ибо она очень способна...»-
Сознательная мистификация и еще одна деталь к портрету.

Подробности о женских образах в жизни Шлимана на сайте нашего проекта, а история их находок — в следующем маршруте.

— Добавим, что в холодном зимнем Петербурге он катался на коньках, а летом плавал в Финском заливе. Мы думаем, что в Пушкинском музее есть отличный кандидат на роль покровителя археолога — Святой Элигий. Да, у Генриха Шлимана были сложные отношения с христианством: например, во время крещения сына Агамемнона он вывел из себя священника, когда измерил градусником температуру воды в купели, и чуть не сорвал таинство. Однако фигура святого попала в этот маршрут не случайно. Жизнеописание епископа Элигия рассказывает о том, как до прихода в церковь он служил ювелиром при королевском дворе. Поэтому его считают покровителем ювелиров, а еще нумизматов — специалистов по истории монет. Чем не помощник для искателя древнего поселения с целым кладом золотых предметов?

И все же не со всеми препятствиями Святой Элигий помог бы расправиться Шлиману, ведь Генрих не был просто нумизматом или коллекционером монет: его интересовали исторические открытия, а нумизматика позволяла ему, например, датировать археологические слои. Не был он и кладоискателем, но турецкое правительство долго не давало разрешение на раскопки из опасений, что копатели ищут в недрах холма средство обогащения. Тем не менее, Шлиман был археологом, просто со спорными даже по меркам XIX века методами работы. В этом — причина критики со стороны научного сообщества. Предубеждение к Шлиману сохранялось и после публикации его находок. Он всю жизнь оставался своим собственным покровителем: сделав состояние, Генрих Шлиман отстаивал идею и был в себе уверен. Чем не греческий герой, которому покровительствуют боги? Но даже они не могут изменить судьбу, и судьба привела его к кладу.

Наша следующая точка в зале 3 «Золото Трои»; пока вы двигаетесь в том направлении, если мы уже заинтриговали вас комментариями современников Шлимана, можете послушать их в следующем треке.

Поскольку удаче Генриха Шлимана верило не все научное сообщество, после обнаружения этих топоров встал острый вопрос об их подлинности. Многие современники-ученые Шлимана подозревали, что лишь один топор он действительно раскопал, а остальные — подделка. Были версии, что археолог мог поступить так, чтобы все его находки выглядели убедительно — «чем больше, тем лучше». Говорили даже, что Шлиман сам не понимает смысла своих находок: -«Шлиман был и остается полоумным и заблуждающимся человеком, ни малейшего понятия не имеющим о том, что вообще он раскапывает... И несмотря на его любовь к Гомеру, он остается спекулянтом и торгашом. От этого ему не освободиться никогда...» — так отзывался о нем берлинский профессор Адольф Фуртвенглер.

Однако в ГМИИ им. А.С. Пушкина научные сотрудники музея изучили их с помощью специального оборудования, которое показывает состав материалов и распознает даже тонкие остатки напылений. Так было доказано, что место соединения ручки и лезвия топора было покрыто тончайшим слоем золота на всех экземплярах, а значит — каждый из них — оригинальное сокровище, раскопанное Генрихом Шлиманом. Вот так научные открытия могут продолжаются спустя полтора века после раскопок Трои. Чего Шлиман действительно не знал или не хотел знать, так это то, что его находки гораздо древнее, чем описанные Гомером события. Но об этом в нашем археологическом рассказе.